Фортуне де Буагобей - Дело Мотапана
— Вы знаете, что он арестован?
— Твой брат сказал мне об этом утром. Он сказал бы мне еще вчера вечером, но, пока я искала его в клубе, он провожал Жюльена в тюрьму.
— И назвал свое имя комиссару! Он мог бы не компрометировать себя.
— Ты хочешь сказать, компрометировать тебя. Жак пренебрегает этим, и у него хватает мужества не бросать своих друзей.
— Стало быть, он друг этого Жюльена! — с горечью воскликнул Адриан де Куртомер.
— Нет, но он знает, что его отец — мой друг, и не бросает людей в несчастье. Речь не о том, что сделал Жак, а о том, что сделаешь ты. Когда ты будешь допрашивать молодого Кальпренеда?
— Я его уже допрашивал.
— Что же он тебе сказал?
— Он отказался отвечать и говорил со мной таким непозволительным тоном, что я отослал его обратно в камеру.
— Так он держался холодно и надменно?
— В высшей степени!
— И прекрасно!
— Как! Вы одобряете его поведение?
— Я порицаю его, мой милый, но делаю вывод, что он не виновен. Виновные заискивают перед судьями.
— Должен вам сказать, тетушка, что я придерживаюсь совершенно противоположного мнения и уверен в виновности подсудимого.
— Почему ты так думаешь? Разве у тебя есть доказательства?
— Еще нет. Я едва успел ознакомиться с делом. Но все обстоятельства против него. Жюльен де ля Кальпренед за два года растратил состояние, оставленное его матерью. Жюльен ведет беспорядочную жизнь. Он игрок. Он кругом в долгах, то есть был в долгах, но вчера расплатился со всеми кредиторами. И естественно, возникает вопрос, где он взял деньги.
— И так же естественно думать, что он их украл. Как Жюльен это объяснил?
— Он уверял, что выиграл их в игорном доме. Я послал туда полицейского, который выяснил, что человек, содержавший этот дом, исчез сегодня утром. Согласитесь, это случилось очень кстати, поскольку теперь нельзя проверить достоверность слов подсудимого.
— С этим я соглашусь и перейду к другому. Ты знаешь, что украли у этого Мотапана?
— Да, тетушка, — ответил он в замешательстве, — у него украли опаловое ожерелье.
— И ты предполагаешь, что Жюльен продал его, чтобы достать денег?
— Я ничего не предполагаю, — прошептал Куртомер, — я приказал произвести обыск у ювелиров, которые могли купить камни.
— Напрасно! Ничего не найдут!
— Почему? — робко спросил Адриан, опасавшийся услышать правду.
— Потому что ожерелье не было продано.
— Откуда вы это знаете, тетушка?
— Откуда? Боже мой, потому что оно у меня, — спокойно заявила маркиза.
— У вас?
— Да. Я вчера показывала его тебе. Вот оно.
С этими словами маркиза де Вервен вынула из небольшого сафьянового мешочка ожерелье и бросила его на письменный стол. Куртомер, бледный, как мертвец, испуганно глядел на опалы, сиявшие на листе бумаге, в то время как маркиза флегматично убирала свой сафьяновый мешочек.
— Ну что? — с улыбкой спросила она. — Ты все еще думаешь, что этот мальчик продал ожерелье Мотапана?
— Он его не продал, это очевидно, — смешался племянник, — но…
— Но взял… если только ты не подозреваешь, что его украла я.
— Это он отдал его вам?
— Нет, его отец. Он нашел его утром в кабинете.
— Но это явная улика!
— Я так не думаю. Если бы Жюльен украл ожерелье, то, очевидно, чтобы извлечь из него выгоду. Он не оставил бы его в шкафчике, который мог открыть любой. Если даже предположить, что он сделал такую глупость, он вернулся бы за ожерельем. А он ушел очень рано и не возвращался целый день. Отец надеялся, что сын появится ночью, но бедный Жюльен ночевал в тюрьме.
— Но каким образом это ожерелье очутилось у Кальпренеда? Кто-нибудь должен же был положить его туда!
— Не думаешь ли ты, что это сделали его отец и сестра?
— Конечно, нет, но…
— Кальпренед почти разорен, но он не обесчестит свое имя, даже если будет умирать с голоду. К тому же он приехал ко мне и все рассказал. Что касается милой Арлетт…
— Никто не думает ее обвинять, но у графа есть прислуга…
— Две честные девушки, не способные взять ни одного чужого франка. Впрочем, что об этом говорить? Опалы Мотапана нашлись. Следовательно, дело закончено.
— Вы ошибаетесь, тетушка, — сказал следователь. — Была кража, и возвращение украденной вещи не отменяет следствия. На это есть закон.
— Я не спорю. Но, если я не ошибаюсь, ты имеешь право не давать дальнейший ход делу.
— И вы думаете, что я могу так поступить?
— Почему бы нет? Тебе стоит лишь вернуть ожерелье Мотапану и сказать, чтобы он забрал жалобу.
— Чтобы я вернул ожерелье! Что вы! Как я объясню то, что оно оказалось у меня?
— Ты ничего не должен объяснять. Ты скажешь: «Мне его прислали. Заберите его. Следствие по делу прекращено».
— Право, тетушка, у вас странное представление об обязанностях следователя. Вы думаете, что следствие удовольствуется подобным заявлением? Меня непременно спросят, от кого я получил ожерелье. И если я скажу, что получил его от вас, вас привлекут к суду и станут допрашивать. Сознаетесь ли вы, что взяли ожерелье у графа де ля Кальпренеда, который нашел его в своей квартире? Это равносильно признанию, что его сын виновен. Чем решиться на это, я предпочел бы подать в отставку.
— Милый мой, и ты поступил бы правильно. Я целый год уговариваю тебя уйти, но знаю, что твоя жена против… Делай как знаешь. Я только прошу тебя спасти моего друга от этой ужасной беды. Верни эту вещь ее хозяину, а потом…
— Я этого не сделаю, тетушка, и настоятельно прошу вас ее забрать.
— Ни за что! Я не хочу снова брать в руки эти гадкие камни! Кстати, я очень тебя удивлю, если скажу, что, кажется, уже видела их прежде. Мой дядя был до революции мальтийским рыцарем и собирал старинные драгоценности. После его смерти коллекцию не нашли. Почем знать, может, это ожерелье украли у него?
— Мотапан украсть не мог. Ему пятьдесят лет, а мой дед умер, кажется, в тысяча восемьсот двадцать четвертом году.
— О! Я не виню твоего Мотапана. Но он хорошо сделает, если перестанет обвинять Жюльена де ля Кальпренеда. Заставь его забрать жалобу! Я на тебя надеюсь. Мне пора ехать, — прибавила маркиза де Вервен, вставая.
— Я не удерживаю вас, тетушка, потому что жду свидетелей, но, ради бога, заберите ожерелье.
— Нет! Ему здесь очень хорошо. Я оставлю его здесь.
— И что мне делать? Признаться, что вы помогали вору… или солгать?..
— Какой же ты ребенок! Если я унесу это проклятое ожерелье, твое положение не изменится: ты видел его и знаешь, где оно. А не сказать об этом — значит все-таки солгать. Разве ты сможешь вести следствие по этому делу так, как будто ничего не знаешь? Повторяю, тебе остается только последовать моему совету. Верни ожерелье, заставь Мотапана забрать жалобу — и все будет кончено. Я буду тебе обязана, и тебе ни в чем не придется себя упрекать, потому что Жюльен де ля Кальпренед не может быть вором. Ожерелье нашли в его комнате, это правда, но со временем выяснится, что его подложили туда для того, чтобы погубить этого юношу и убить его сестру и отца. И я не удивлюсь, если виновником этой подлости окажется Мотапан… да, сам Мотапан.
